России нужны номинальные деньги и реальная экономика.

Тимофей Сергейцев, философ, методолог, член Зиновьевского клуба МИА «Россия сегодня»

Честно говоря, уже надоело слушать, как мы сами, как попугаи, с чужого голоса продолжаем называть экономическую агрессию, развернутую против России, словом «санкции». Нет никаких санкций, и не может быть, потому что нет никакой нарушенной правовой нормы и нет никакой юрисдикции.

Неоконовская концепция (Уильям Кристол) о моральной гегемонии США в мире, стоящая на вооружении внешней политики Белого дома и Госдепа, не только не требует наличия такой (международной) правовой нормы, но исходит из того, что в реальной международной политике нет фактора права. Так что попытка экономической изоляции России, финансовый террор могут быть названы «санкциями» не с большим основанием, чем пресловутая поправка Джексона-Веника. Нас давят потому, что мы начали подниматься из кошмара и разрухи 90-х, потому что впервые появились намеки на наш отказ от политэкономического курса тотальной приватизации и дерегулирования как единственно возможного и верного.

Это вопрос борьбы за перераспределение мирового богатства. И перед нами вновь встает вопрос восстановления своего собственного национального богатства — как и после трех войн двадцатого века.

В чем были основные уязвимые слабые места общенародной собственности как хозяйственно-экономической основы СССР? Содержательная троцкистская критика сразу после Второй мировой войны (Тони Клифф) убедительно определяла тип нашей народно-хозяйственной системы как государственный капитализм. То есть по сути как максимально возможную концентрацию капитала, максимально возможный монополизм.

Правда — в пределах одной, отдельно взятой, пусть и географически самой большой в мире страны. Монополия и концентрация были главными конкурентными целями капитала в течение двух столетий — XIX и XX, и мы их достигли. К 1970-м годам соревнование СССР и США закончилось убедительной экономической победой СССР, и США взяли курс на разрядку напряженности и разоружение, так как уже не могли поддерживать темпы гонки вооружений. Однако для нас наша победа оказалась воистину пирровой. Капитализм радикально изменился. Собственно, он перестал быть капитализмом.

Оставим в стороне дефекты централизации, состоящие в возможной ошибке. Например, сознательный отказ от расширения ассортимента потребительских товаров в угоду социальной психологии, или от развития индивидуального автотранспорта в пользу общественного и грузового. Да и ошибки ли это? Тут важна стратегия и общее устройство системы. Оставим также проблему предательства штаба, хотя и очевидно? что оно имело место. Но ведь не станем же мы отказываться от головного мозга в пользу спинного, от осознанного поведения в пользу инстинктов, наконец — от второй сигнальной системы в пользу первой только потому, что второе древнее первого, и, якобы, лучше обеспечивает выживание? Эволюция такую идеологию однозначно опровергает. С какой же проблемой мы столкнулись как с той, которая действительно привела к нашему разорению в 90-е годы, не завершившемуся еще и сегодня?

Ключ к пониманию ситуации лежит в различении экономики и хозяйства, введенном А. Зиновьевым в лучших традициях «экономии мышления», столь любимой нашими американскими коллегами по философскому цеху. Экономика, по Зиновьеву, есть монетизация общественных отношений. То есть передача последних под управление денежного оборота. В то время как хозяйство — это сущностная деятельность, необходимая для освобождения воспроизводства человека от природных условий. Говоря словами Ларуша, хозяйство — это «физическая экономика», которая предназначена для преодоления мальтузианских ограничений на рост человеческой популяции (это когда экспонента все ускоряющегося роста численности людей «сталкивается» с пределом ограниченности ресурсов — таков основной идол экологии). Разумеется, и хозяйство экономизируется, переводится под управление денег — это и есть классический капитализм. Однако в 20-м веке экономика шагнула далеко за пределы хозяйства. В этом, а не в классическом перепроизводстве сегодня причина системного кризиса.

Основные хозяйственные процессы: производство, распределение (включая транспорт), накопление и развитие в классическую капиталистическую эпоху лишь «отражались» в зеркале денег, принципом соотношения товаров и денег был принцип эквивалента. Богатство заключалось в товарной массе. Накопление — в территориально закрепленных инфраструктурах (прежде всего, городах). Развитие — в научной революции.

Распределение — в социальной политике государств. Деньги лишь были относительной мерой всего этого.

Однако сегодня логика денежного «отражения» и эквивалента уже в прошлом. Частично это произошло за счет собственно хозяйственного развития.

Промышленная революция привела к взрыву товарной массы, к потере золотом и его суррогатами статуса всеобщего эквивалента стоимости, товара товаров. Золото не только несъедобно, но и крайне ограниченно в промышленном применении (сравните с энергоносителями), священный статус оно также потеряло (в связи с закатом самого священного). Новые деньги появились впервые как бумажные, хотя и цеплялись при этом довольно долго за золотое (металлическое) или аналогичное обеспечение.

Решение проблемы кризисов перепроизводства как специфического эффекта именно экономического (денежного) управления хозяйством пошло во всем мире по пути создания систем сверхпотребления. Это создание ложного многообразия товаров, навязывание их избыточного ассортимента, резкое сокращение срока службы (в том числе за счет социальных механизмов), псевдомодернизация, псевдоупотребление, ложное накопление в вещно-товарной форме и т.д.

Дополнительный (по отношению к промышленной революции) рост товарной массы за счет организации сверхпотребления окончательно вытеснил из управления товарным оборотом саму возможность использования какого-либо ключевого «товара товаров» в качестве всеобщего товарного эквивалента стоимости. Добавьте к этому в качестве еще одной сферы «навязчивый сервис», господствующий в общественной жизни — псевдоуслуги по астрономическим ценам, и станет ясно, что сегодня невозможны не только «золотые», но и, например, часто обсуждаемые «энергетические» деньги. Деньги окончательно освободились от остатков привнесенной в них хозяйственной сущности и стали чисто управленческим инструментом.

В области денежного обращения на настоящем этапе исторического процесса старый схоластический спор реалистов и номиналистов о том, что же существует — сами вещи (как считают реалисты) или их имена (как утверждают номиналисты) — определенно решился в пользу последних. Сущность современных денег — номинальная, а не реальная.

Возможно, первыми это осознали финансисты США, что и позволило им взять под управление всю мировую экономику и ее хозяйственное ядро, а значит, и злоупотребить своей ролью, став самым крупным и самым безнадежным должником в мировой финансовой истории. Они сконцентрировали в своих руках за счет этого крупнейшие мировые богатства, а также средства управления миром.

Современные — то есть полностью номинальные деньги — обеспечивают номинальную (то есть — возможную) связь всех участников экономики со всеми. Можно провести аналогию с телефонной связью. Даже на нынешнем уровне развития цифровых технологий возможность позвонить всех абонентов всем физически нереализуема. Мы имеем возможность звонить кому угодно и когда угодно только потому, что не делаем этого одновременно со всеми остальными абонентами. Также и современные деньги не обеспечены в смысле эквивалента не только какими-либо привилегированными товарами «обеспечения», но и вообще всей мировой товарной массой, в том числе и потенциальной, еще не произведенной. И это не досадное следствие накопления диспропорций в системе оборота, а принцип работы системы.

Современные деньги — это не только физические или учетные денежные знаки, это и все производные ценные бумаги и многочисленные финансовые фикции и инструменты. Но даже если мы не станем принимать эти деривативы во внимание, и ограничимся только деньгами в узком значении термина, то и их много больше, чем всех товаров по текущим ценам. Эмиссия денег поддерживается как избыточная, и выступает как основной инструмент управления всеми экономическим процессами, которые сами выступают как управление многообразной (не только и уже не столько хозяйственной) деятельностью.

Разумеется, в такой системе основная масса денег должна быть стерильна относительно товарной массы и не соприкасаться с последней. Это обеспечивается специальным спекулятивным оборотом финансовых инструментов, когда деньги переходят из одной формы в другую, и в принципе не связаны с «реальным сектором». Это тоже часть эмиссии.

Джордж Сорос в «Алхимии финансов» честно описывает современную экономику как принципиально неравновесную систему. Такая система может работать только при глубоком и жестком управлении ею. Она не саморегулируется. Избыточная эмиссия (взамен дефицитной — золотой и вообще металлической) позволяет целенаправленно перемещать глобальные массы товаров и вообще ресурсов хозяйственной и, шире, экономической деятельности. Избыточная масса денег аккумулируется ложными товарами, в том числе ненужными услугами и сверхценами, изымается из оборота через сверхприбыли, сверхналоги и сверхрасходы, а также аннулируется путем крушения финансовых систем целых стран и глобально значимых финансовых организаций и институтов.

Кипрская экспроприация счетов — просто пробный камень. Впереди нас ждет подобное же списание и европейского, и, конечно же, американского долга. Одни эмиссия позволена — другим нет. Одни должны экономить, другие, наоборот, тратить. Разумеется, в старых понятиях экономического и хозяйственного реализма это грабеж. И ограбленные будут возражать — как во внутренней политике, так и во внешней. Тем важнее НАТО и собственная военная активность США.

Конечно, справедливый и конструктивный выход из кризиса требует деэкономизации и демонетизации избыточной номинальной сферы общественных отношений, возвращения хозяйственному ядру ведущей роли в экономической деятельности, восстановлению реальных целей экономики. Однако это вовсе не означает одного только контроля за потреблением или даже его сворачивания, нужна его комплексная и системная реорганизация.

Возвращение экономике реального статуса и хозяйственного содержания не означает также возврата к любым металлическим и вообще реальным деньгам. США потому и смогли обмануть весь мир, поскольку первыми оценили неизбежность и необратимость перехода к номинальным деньгам. Но в реальной экономике номинальные деньги должны быть исключительно управленческим средством под жестким контролем, не позволяющим деньгам «проецировать» свою номинальную сущность на экономику в целом, отрывать ее от хозяйственной основы.

Такие технические деньги принципиально неоднородны — наличная и безналичная валюты, валюты для расчетов физических и юридических лиц, для внутренних и внешних расчетов должны различаться. Так и было в СССР. Но СССР, перейдя к номинальным деньгам, не удержал рамки реальной экономики.

Ничего перечисленного выше США делать не будут. Они будут стремиться аннулировать свой сверхдолг за счет кредиторов и зафиксировать свою долгосрочную прибыль от эксплуатации мира. Эта прибыль — не от их национального капитала, и вообще не от капитала, а от контроля за мировым денежным номинальным обращением. Между тем, мировая экономика и экономики отдельных стран при всем их виртуальном номинальном нехозяйственном росте глобально не могут полностью оторваться от реального хозяйственного ядра. Труд (прежде всего — дешевый) остается трудом, ресурсы (особенно пищевые и энергетические) остаются ресурсами, территория (земля как хозяйственная организованность) — территорией, инфраструктуры (прежде всего — города и транспорт) — инфраструктурами, голод — это голод. Отсюда и война во всех ее видах, скрытых и явных.

Не будет глобального выхода из кризиса. Из него придется выходить прежде всего страновым, а также и региональным — с составе региональных экономических союзов — образом. Для нас это регионы (и союзы) БРИКС и АТР. И отдельные страны Европы, если освободятся от США.

Но сделать это без установки на собственный экономический и хозяйственный суверенитет не получится в принципе. А для экономического суверенитета обязательны свои деньги. Номинальный характер современных денег вовсе не означает полного отсутствия у них обеспечения, без которого они не будут работать так же, как и без фактора доверия. Современные деньги обеспечены (но — неэквивалентно) всей массой товаров, которые можно приобрести, применив данные деньги непосредственно как средство платежа.

Очевидно, что в глобальном мире это отнюдь не только товары, находящиеся на национальной территории, или произведенные национальной экономикой. За доллары США можно, грубо говоря, купить все и везде в мире, а за рубли — далеко не все и далеко не везде даже внутри России, даже если цена указана в рублях. В этом сила номинальных денег. Ее надо обратить в свою пользу. Нам надо, в том числе, радикально изменить подход к расчетам в рублях. Весь экспорт — за рубли. Выйти из FATF по рублевым счетам, полностью либерализовать расчеты в рублях, в том числе оборот наличного рубля. Сегодня своих денег у нас пока нет.

Трудность не только в нашей «слабости». Не так уж мы и слабы, не так уж и разорены. Новый, посткапиталистический мир номинальной экономики, который его идеологи расписывают как «постиндустриальный», и вправду лежит за пределами адекватности политэкономических теорий марксистского происхождения. А других теорий реально нет. Их заменяет однообразная экономическая идеология — про свободный рынок, экономический рост, инновационную экономику знаний, бла-бла-бла.

Поэтому этот мир кризиса непрозрачен именно эпистемологически. Дело не в заговоре, напротив — прятаться не нужно, поскольку никто ничего не понимает. Придется нам построить собственную теорию нашего хозяйственно-экономического развития.

http://ria.ru/zinoviev_club/20141105/1031844440.html